Нина Соротокина - Курьер из Гамбурга
Любопытно, да? Понимал ли Павел, что это бунт? Более того, записка выглядела как объявление войны. Екатерина была готова бесконечно расширять свою империю. Еще первая война с турками была не окончена, а в голове уже зрела идея о второй победоносной турецкой войне! Мысль о завоевании Константинополя рассматривалась как вполне реальная. Со временем она назовет второго внука Константином, дабы посадить его на константинопольский трон вместо убитого турками в 1453 году Константина XI Палеолога. Во как! Измученное рекрутскими поборами крестьянство ее вообще не интересовало, а «расточительное дворянство» была главным союзником.
Записка была еще «в деле», когда Павел рассказал о ней жене и даже прочитал кой-какие выдержки. Юная Наталья Алексеевна поняла великого князя с полуслова. Хорошенькая головка ее вздернулась горделиво, ноздри затрепетала от слишком глубокого вздоха. Она во всем поддержала мужа. На вид совсем девочка, но так же, как Павел, она жаждала власти и почета.
Павел сделал еще одну редакцию записок. Он должен изложить материал хорошим, внятным языком и собственноручно поднести ее императрице. Заглавие было вынесено на титульный лист: «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Теперь надо было только дождаться подходящего случая для вручения труда государыни.
И случай представился. Во дворец пришла депеша с Яицких степей. В депеше значилось, что 22 марта сего года, а именно 1744-го, три полка регулярной армии, присоединившиеся к уже имеющимся на месте, нанесли сокрушительное поражение армии Пугачева. Далее подробно рассказывалось, что шайка воров и убийц засела в крепости Татищей. Все было чин-чином, вначале артиллерийская перестрелка, причем повстанцы тоже палили со стен крепости почем зря, а потом приступ, рукопашная и… победа! Тогда во дворце все поверили, что это был конец пугачевскому ужасу.
Может быть, и шевельнулась в груди у Павла жалость к злодею, цесаревич верил, что Пугачев и для него старался, но об этом не хотелось думать. Главное, у матери хорошее настроение, и она будет благосклонная к труду сына.
Победа над Пугачевым совпала с еще одной победой, которую одержал прибывший с турецкой кампании одноглазый волк, бывший камергер двора, а теперь генерал Потемкин. Горячий, словно прямо с поля битвы прискакал, он явился в приемную императрицы. Двор не успел опомниться, а наш герой уже переместился в спальню Екатерины, выкинув оттуда неудачника Васильчикова. Потемкин был высок, красив, громок и необычайно развязан. Павлу казалось, что никого в своей жизни он ненавидел так, как этого победителя.
Но мать была само милосердие. С улыбкой она приняла из рук сына его труд и прочитала «Рассуждения о государстве», причем на удивление быстро. Потемкин тоже сунул в записку нос. Боевой генерал добровольно пошел на турецкую войну, он отличился при штурме Хотина, он брал Фокшаны, а потому считал себя чуть ли не полководцем всей баталии, а потому отнесся к «рассуждениям» великого князя иронически.
А вот императрица пришла в бешенство. Словно маска слетела с ее улыбчивого лица. Она не постеснялась топнуть ногой, даже бранные слова произносила:
– Вы ничего не понимаете в управлении государством. Вы неуч, мальчишка, а беретесь рассуждать на столь серьезные темы!
Далее пошел высокопарный бред о величии России, о великой миссии православного государства в деле освобождения христиан от мусульманского ига, об обязанностях перед Европой и «моим народом». Только и дело народу российскому турок сокрушать, спят и видят. У Павла тряслась челюсть, но он старался выглядеть достойно, поэтому был безукоризненно вежлив.
– Но я тоже хочу быть полезным России.
– Пока вы для этого слишком молоды. Учитесь, читайте книги, родите наследника, наконец. У вас столько дел, – закончила императрица с надменной усмешкой.
Павел, запершись в спальне, плакал, как отрок. Он во всех подробностях представлял сцену, как мать с новым любовником читают «Рассуждения о государстве» и глумятся над его трудом. К Павлу рвалась Наталья Алексеевна, но он ее не пустил. Не было рядом человека, которому он бы мог рассказать о своем позоре.
А потом этот человек наконец появился. Павел думал, что пустая случайность свела их в малой дворцовой гостиной в поздний час, но потом понял, что эта встреча было заранее тщательно подготовлена.
Никита Иванович выглядел измученным. Последнее время он работал, как вол. Надо было исправить ошибки незадачливого дипломата Григория Орлова. Слава Богу, долгожданный мир был наконец подписан. Уже прислана депеша в Петербург: все случилось 10 июля в деревне Кучук-Кайнарджи.
Но разговор шел не о мирном договоре с турками. Каким-то чудом Панин узнал и о «Записке» своего воспитанника, и о реакции императрицы. Теперь Павел имел возможность высказаться, а Панин умел слушать.
– Мне понятно ваше огорчение, – сказал он наконец. – Поверьте, я глубоко разделяю его с вами, а потому хотел бы коснуться еще одной важной темы. Вы не одиноки в своих думах о благе России. Есть люди, и их много, которые готовы поддержать вас в ваших стремлениях. Вы понимаете, выше высочество, о чем я говорю?
– Я понимаю, – после некоторой заминки ответил Павел и понял – ему не страшно. Обида на мать была столь велика, что он готов был на любую крайность.
4Звонили колокола, но не в Воскресенском соборе, а где-то далеко, за Невой, но Глафира ясно их слышала. Кто вздумал звонить в столь неурочный час? Считай, что ночь на дворе. Это на Невской перспективе сейчас тесно от карет и еще снуют туда-сюда люди, не успев вовремя завершить дневные дела, а здесь, в березовой роще у монастырских стен, тихо, как в могиле. Да и колокольный звон, скорее всего, ей просто чудится, сливаясь с гулкими ударами сердца. Небо было темным. Ушли в прошлое, погасли белые ночи.
Глафира стояла возле закрытой калитки, изредка прикладывая ухо к щербатым доскам, пыталась расслышать шум шагов. Нет… тихо.
Сегодня наконец должна была состояться встреча с сестрой. Феврония устроила то, что обещала. Она вела себя с Глафирой, можно сказать, идеально, иногда даже угодливо, и не только исполняла любую просьбу девушки, но допытывалась настойчиво, какие еще у нее есть желания. Но Феврония не волшебница. Она не могла ускорить приезд князя К. из Англии, не под силу ей было и унять Глафирины страхи, связанные с масонами. Сосед Озеров пристал как банный лист, все время пытался вести задушевные таинственные разговоры, а в понедельник позвал на масонскую трапезу, присутствие на которой считалось чуть ли не обязательным. Глафира отговорилась крайней занятостью, мол, именно на это время у нее назначена важная деловая встреча. Выдумала, конечно, какие у нее могли быть встречи и с кем, но на всякий случай в урочный час съехала со двора. Доброму тоже нельзя застаиваться в конюшне.
